Август. Положение после смерти Цезаря

Находясь в Аполлонии, Гай Октавий Фурин проходил обучение военному делу в кавалерийских подразделениях, прибывших из Македонии. Три месяца продолжалась жизнь знатного и влиятельнейшего аристократа, родственника самого Цезаря. Октавия окружали и постоянно навещали командиры всадников, добивавшиеся в своих карьерных целях его расположения; повсюду шли разговоры, как милостив Октавий и как его любит войско. Пошел четвертый месяц...

Получив внезапно от матери известие о гибели Цезаря от руки наиболее близких ему и авторитетнейших в его глазах людей, Октавий был повергнут в смятение. Он поначалу ничего не знал: действовали заговорщики на свой страх и риск, или же за ними стоял сенат, расправился ли с убийцами народ, или же они пользуются всенародной поддержкой. Октавия осаждали центурионы легионов, расквартированных вблизи Аполлонии, обещая защиту, убежище и поддержку. Из Рима он получал советы искать убежища в войсках и потом, убедившись в непричастности сената к убийству, отомстить преступникам. Октавий колебался; его ближайшие друзья, Сальвидиен и Агриппа, тоже советовали ему не пренебрегать предложениями центурионов; однако мать Октавия Атия выражала свои сомнения, а его отчим Филипп решительно отсоветовал поступать таким образом. В конце концов Октавий счел обращение к легионам преждевременным и "незрелым" и, не имея надежной информации о том, что происходит в Риме, решил отправиться в Италию без армии, как частное лицо. Впрочем, он отправился не обычным путем через Ионийское море в Брундисий, - ведь он не знал о настроениях стоявших там войск. а в расположенный неподалеку от Брундисия небольшой городок Лупии. Находясь там, он сразу же начал собирать информацию о том, что происходит в Риме, и налаживать контакты с нужными и влиятельными людьми.

Положение в Риме после смерти Цезаря было крайне тревожным. Заговорщики, по-видимому, даже не задавали себе вопроса, что они станут делать после осуществления своего замысла; Цицерон, отдавая должное их мужеству, не зря называл их намерения детскими. Надежды, что народ и сенат с восторгом встретят убийство тирана, не оправдались. Перепуганные сенаторы разбежались, в Риме началась паника, убийства, насилия; народ не поддержал заговорщиков, но на первых порах не поддержал и цезарианцев. Люди запирались в домах и готовились защищаться...

Впрочем, цезарианцы очень скоро вышли из шокового состояния. Пока заговорщики и их сторонники (претор Луций Корнелий Цинна, избранный консулом на 43 г. до н. э. Гней Корнелий Долабелла) устраивали публичные демонстрации и произносили патетические речи, они действовали. Ближайшие к Цезарю люди - Марк Эмилий Лепид, начальник конницы, т. е. фактически первый помощник диктатора, и Марк Антоний, в момент убийства консул, договорились о совместных действиях. Антоний (родился в 83 г. до н. э.) происходил из знатного рода (Антонии вели свое происхождение от Геркулеса), но обедневшего и деградировавшего. Лепид был выходцем из богатого патрицианского рода; он проделал карьеру, обычную для знатного римлянина. В 49 г. до н. э. Лепид был претором и присоединился к Цезарю. В отличие от самого Цезаря и Антония сколько-нибудь яркими личными качествами и дарованиями полководца и государственного деятеля он не обладал. Однако именно Лепид первым предпринял активные действия для того, чтобы овладеть положением. Уже 16 марта он выступил с требованием отомстить убийцам Цезаря, ввел в город войска и занял Форум; Антоний, поначалу запершийся в своем доме, появился в городе вооруженным, всем своим видом демонстрируя готовность к борьбе; повсюду были разосланы вестники к тем, кто пользовался милостями Цезаря, был поселен в городах, получил от него земли и денежные награды. Цезарианцы стягивали в Рим своих сторонников.

Однако начинать еще одну гражданскую войну пока никому не хотелось. Противники Цезаря и цезарианцы договорились о том, что Антоний в своем качестве консула созовет сенат, и заседание состоялось 17 марта. Заговорщики на него не явились. У храма Земли, где собрались сенаторы, скопилась огромная, до предела наэлектризованная толпа (там было много ветеранов), открыто поддерживавшая цезарианцев. В сенате раздавались голоса тех, кто требовал объявить Цезаря тираном и выразить тираноубийцам благодарность. На это Антоний заявил, что тогда сенату придется отменить и все веления Цезаря: тем, кто получил должности и сенаторские кресла от Цезаря, пришлось бы от них отказаться. Такой поворот событий многих сенаторов, обязанных Цезарю своим положением и состоянием, не устраивал; естественно, у них вызывали сочувствие речи Антония, который энергично противился всяким предложениям, направленным против Цезаря, и добивался подтверждения всех его распоряжений. В конце концов было принято компромиссное предложение Цицерона, который принял сторону заговорщиков: амнистия, и следовательно безнаказанность, убийцам Цезаря; утверждение и проведение в жизнь всех решений и указаний Цезаря, в том числе и тех, которые намечены на будущее, а среди них - и о выводе колоний.

Незадолго до похорон Цезаря, вероятно 19 марта, по требованию Писона в доме Антония было прочитано завещание диктатора. Этот документ еще больше укрепил положение цезарианцев. Оказалось, что Цезарь, которого заговорщики представляли тираном и врагом республики, завещал государству свои сады за Тибром и каждому римлянину по 300 сестерциев. Основным наследником был объявлен Гай Октавий; ему предназначалось 3/4 имущества. Еще одна четверть была завещана двум другим внучатым племянникам Цезаря - Луцию Пинарию и Квинту Педию. Гай Октавий, как уже говорилось, был усыновлен Цезарем и должен был унаследовать его имя. Наследниками второй очереди были назначены Марк Антоний и Децим Юний Брут - один из убийц Цезаря. В завещании упоминались и другие участники заговора. Эти детали также оказали свое эмоциональное воздействие на римлян. Пройдет немного времени, и станет ясно, что расстановка сил, которую предусмотрел Цезарь в своем завещании, ведет к новому взрыву, новому туру борьбы за власть. Где-то в тумане маячила фигура наследника, но юнец без политического и военного опыта, без сколько-нибудь широкой известности, без реальной силы в руках - что он мог?..

Наступил день похорон (19 или 20 марта), и поминальную речь произнес Марк Антоний, выступавший в качестве коллеги по консульству, друга и родственника. Траурная церемония была организована так, чтобы вызвать народное возмущение против убийц. Рядом с погребальным ложем на столбе была выставлена окровавленная одежда Цезаря. Марк Антоний напомнил постановление сената, которым были декретированы Цезарю все божеские и человеческие почести, и клятву, которою все сенаторы поклялись блюсти жизнь одного - Цезаря; к этому, свидетельствует биограф Цезаря, он добавил несколько слов от себя. То, что Антоний сказал "от себя", известно в двух изложениях, не полностью совпадающих одно с другим; тем не менее, ясно, что он чрезвычайно эмоционально и со всевозможными театральными эффектами восхвалял Цезаря, оплакивал его мученическую смерть и жестокую несправедливость, которую он претерпел, и то намеками, то явно угрожал отомстить убийцам. Толпа была предельно возбуждена; в городе началась охота за заговорщиками, причем погиб ни в чем перед Цезарем или его памятью не виноватый трибун Гай Гельвий Цинна, которого случайно спутали с Луцием Корнелием Цинной; дома, в которых заговорщики жили, пытались разграбить и сжечь. Перепуганные событиями заговорщики и их сторонники бежали из Рима.

Во всех этих событиях Антоний вел себя как признанный вождь цезарианцев и естественный преемник Цезаря. Сам он был консулом, его брат Луций - народным трибуном, а еще один брат, Гай, - претором; обладание этими позициями обеспечивало Антонию фактическую власть. Лепид, ставший великим понтификом, был оттеснен на второй план. Традиция, дожившая до IV в. н. э., именно Антонию приписывает организацию похорон; родственники убитого диктатора (Писон, Луций Юлий Цезарь) возражали, а Долабелла убрал с Форума колонну, воздвигнутую при погребальной церемонии. Еще в ночь с 15 на 16 марта Антоний захватил в доме Цезаря, видимо с согласия его жены Кальпурнии, его записи, документы и деньги; основываясь на постановлениях сената и постоянно ссылаясь на волю Цезаря, Антоний мог проводить свою политику, щедро раздавая цезарианцам деньги, должности и сенатские кресла, распределяя и перераспределяя провинции. Он не забыл и себя, назначив себе Македонию; Долабелла должен был получить Сирию. Это были провинции, которые раньше предназначались Бруту и Кассию; им взамен были предоставлены Кирена и Крит.

Явившись в Лупии, Октавий получил там всю необходимую информацию - как произошло убийство Цезаря, как его погребли, что происходит в Риме; получил он и копии завещания и постановлений сената. Мать и отчим настойчиво советовали ему в письмах опасаться врагов Цезаря, чьим сыном и наследником он должен был стать, и отказаться от наследства и усыновления. Но Октавий поступил иначе. Он отправился в Брундисий. Стоявшее там войско приняло его как сына Цезаря, и он тотчас же в соответствии с завещанием переменил свое имя. Отныне он стал называться Гай Юлий Цезарь Октавиан; последнее прозвище по римскому обычаю указывало на его происхождение из рода Октавиев. Впрочем, сам Октавиан его никогда не употреблял; им пользовались его противники (в современной науке оно используется во избежание недоразумений). Эта демонстрация показала, что он принимает завещание и претендует на положение главы цезарианцев.

И сам Октавиан, и все вокруг, в Италии и в Риме, хорошо понимали, что на этой почве неизбежен конфликт между ним и Антонием; данная тема всплывает в переписке Цицерона с Аттиком, которая вводит нас в самую гущу событий. Октавиану были нужны связи в римском обществе, и поэтому его первым шагом в затеянной им сложной политической игре стала поездка в Неаполь (18 апреля), где он на следующий день встретился с Бальбом; оттуда, ни дня не медля, он отправился на куманскую виллу Цицерона и там беседовал с этим влиятельнейшим сенатором и врагом цезарианцев, прежде всего Антония, о своем вступлении в наследство. Из следующих писем мы узнаем новые подробности. Оказывается, Октавиан остановился на вилле своего отчима; во время встречи с Цицероном он держался так, что этот постоянно довольный собой самовлюбленный позер решил, будто Октавиан ему "целиком предан". Действительность была иной. Во время визита к Цицерону Октавиана сопровождали его отчим Луций Марций Филипп и зять (муж его сестры) Гай Клавдий Марцелл; они договорились, что Цицерон использует все свое влияние в сенате и в народном собрании для поддержки Октавиана, а последний обеспечит ему защиту. Очевидно, имела место элементарная политическая сделка: обе стороны объединялись против общего врага - Антония.

Между тем в Брундисий к Октавиану стекались цезарианцы - друзья Цезаря, его вольноотпущенники, рабы и воины; одни везли снаряжение и деньги в Македонию, другие доставляли деньги и подати, поступавшие из других провинций, в Брундисий. Настроения октавиановского окружения очень беспокоили Цицерона. 22 апреля Цицерон пишет Аттику: "С нами здесь почтительнейший и дружественнейший Октавий, хотя его люди приветствуют его Цезарем, но Филипп этого не делает, и я тоже: я отрицаю, что он может быть добрым гражданином; его окружают многие, заявляя, что это невозможно вынести; как ты думаешь, что будет, когда мальчишка явится в Рим, где наши освободители не могут быть в безопасности?".

Наконец, Октавиан двинулся в Рим. Сопровождавшая его толпа цезарианцев росла с каждым днем; ветераны Цезаря и колонисты приходили его приветствовать; они оплакивали Цезаря, поносили Антония за то, что он не отомстил за столь гнусное преступление, и выражали готовность сражаться, если их кто-нибудь поведет в бой. Октавиан с удовольствием все это выслушивал: демонстративная поддержка цезарианцев, ветеранов и колонистов, была ему настоятельно необходима; однако вести их на Рим он не хотел, надеясь, быть может, договориться с Антонием.

В Рим Октавиан прибыл в конце апреля как частное лицо, скромно и с небольшой свитой, желая показать, что он озабочен только принятием наследства. Впрочем, по Риму поползли слухи, возможно инспирированные самим Октавианом, что при его вступлении в город вокруг солнца появилось радужное кольцо, а в гробницу Юлии, дочери Цезаря, ударила молния. Каждый мог догадываться о значении этих предзнаменований. Октавиан всячески старался показать, что он никому не угрожает, не затаил недовольство и не предполагает мстить.

На следующий день по приезде Октавиан сообщил претору Гаю Антонию, брату упоминавшегося выше Марка Антония, о том, что он принимает усыновление Цезаря, и его заявление было официально запротоколировано. Около 9 мая народный трибун Луций Антоний, другой брат Марка Антония, представил Октавиана народному собранию; там Октавиан произнес речь. Он говорил о своем решении принять наследство главным образом для того, чтобы выполнить завещание Цезаря и раздать римлянам по 300 сестерциев. Однако взаимные улыбки продолжались недолго. Уже первая встреча Октавиана с Антонием показала, насколько их противоречия глубоки. По сути дела Октавиан потребовал у Антония власти и захваченных им денег, которые должны были получить наследники первой очереди, т. е. прежде всего Октавиан. Излагая речь Октавиана, обращенную к Антонию, Аппиан вкладывает в уста говорящего упреки в том, что Антоний не отомстил убийцам, требование помогать или хотя бы не мешать, когда он, Октавиан будет совершать месть, и возвратить деньги Цезаря ("чеканное золото", - пишет Аппиан), которых должно хватить для раздач тремстам тысячам человек. Слухи, ходившие по Риму, будто Октавиан не требует у Антония своих денег, можно рассматривать, очевидно, как очередной пропагандистский трюк. Содержался в речи и легкий намек на самое щекотливое обстоятельство, именно, что Цезарь избрав своим приемным сыном (и, как подразумевалось, преемником) его, Октавиана: "Сказано тебе (это) как ближайшему другу Цезаря и удостоенному им наибольшей почести и власти, который, наверно, и сам бы стал его приемным сыном, если бы он знал, что ты предпочитаешь быть потомком Энея, а не Геркулеса". Со своей стороны Антоний решил с первых же шагов продемонстрировать разницу между собою - консулом, обладающим фактически верховной властью и явившимся бог весть откуда, приняв всерьез завещание Цезаря, наглым мальчишкой-претендентом. Антоний заставил Октавиана долго ждать приема у ворот в Помпеевы сады, где он тогда находился; весь Рим должен был видеть и глубочайшее унижение Октавиана, и то, что он приходит к Антонию просителем. Отвечая Октавиану, если следовать изложению Аппиана, Антоний сразу же заявил, что Цезарь вместе ее своим именем и наследством вовсе не завещал и не мог завещать Октавиану власть, так что все претензии такого рода со стороны Октавиана беспочвенны; уступки сенату были сделаны для того, чтобы обеспечить Цезарю почетное погребение; от денег, принадлежавших Цезарю, ничего не осталось, а на другое имущество Цезаря много претендентов, которые будут требовать их по суду. Не обошел Антоний и скрывавшихся в речи Октавиана ядовитых стрел. Он шел напролом: "Ты намекаешь, будто я стремлюсь к высшей власти. хотя я не стремлюсь, но и не считаю для себя недостойным быть верховным правителем; ты огорчаешься что меня нет в завещании, а сам признаешь, что мне достаточно и происхождения от Геркулеса".

Разрыв был полным и для Октавиана имел тяжелые последствия. Конечно, Октавиан набирал очки в пропагандистской борьбе: слишком разителен был контраст между ним, обнаруживавшим по отношению к Антонию внешнюю почтительность, и последним оскорблявшим его и наносившим ему жестокие обиды.

И все же Антоний, делая вид, что он хлопочет об утверждении усыновления Октавиана на куриатных комициях, добился с помощью одного народного трибуна, что принятие соответствующего решения было отложено. По сути дела он воспрепятствовал оформлению усыновления Октавиана; строго говоря, Октавиан не был признан сыном Цезаря, хотя и продолжал себя так называть и именоваться Гай Юлий Цезарь. Из окружения Антония про Октавиана распространялись порочащие слухи (наш источник, естественно, отзывается о них, как о клевете); его обвиняли в разврате и мужеложестве; именно этим способом он якобы добыл себе усыновление и даже пытался заработать 300 тыс. сестерциев. Что бы Октавиан ни предпринимал, Антоний всячески старался ему помешать и чинил по отношению к нему всякого рода беззакония и несправедливости. Другой стороной этой политики Антония были его попытки, правда чрезвычайно непоследовательные, сблизиться с убийцами Цезаря и стоявшими за ними сенаторскими кругами. Именно так воспринимали (или пытались убедить Антония, что именно так воспринимают) поведение Антония сами Брут и Кассий, выражавшие свое беспокойство по поводу того, что в Риме собираются толпы ветеранов. Имелись в виду, очевидно, стекавшиеся в Рим сторонники Октавиана. Антоний ответил на упреки резким эдиктом и таким же письмом непосредственно Бруту и Кассию. Желая сохранить популярность в среде цезарианцев, Антоний не мог поступить иначе, но заигрывание продолжалось.

Денег ожидать Октавиану было также неоткуда; он не только не мог рассчитывать на заем из казны или у Антония, но сенат постановил потребовать государственные деньги, которые, как полагали, Цезарь забрал себе. Кроме того, начались непрерывные многочисленные судебные разбирательства по поводу земельных владений, которые присвоил Цезарь в ходе проскрипций, казней и изгнаний. Все эти процессы Октавиан проигрывал, и его долги непрерывно росли.

Свои стесненные обстоятельства Октавиан ловко обратил себе на пользу. Антоний уклонялся от завещанных Цезарем раздач; Октавиан все унаследованное и полученное им имущество предназначил на продажу, чтобы раздать деньги народу, а затем на эти же цели обратил наследство, причитавшееся Педию и Пинарию, а также свое личное состояние, унаследованное от Гая Октавия-отца и от других лиц, имущество матери и отчима. Все продавалось дешево, все раздавалось всем подряд, причем раздачи воспринимались получателями уже не как завещанные Цезарем, а как исходящие непосредственно от Октавиана. Как бы то ни было, последний имел основания заявить в своей политической автобиографии, что он отсчитал римским плебеям в соответствии с завещанием отца каждому по 300 сестерциев. Такое поведение способствовало росту популярности Октавиана.

Ответом Антония на действия Октавиана стал аграрный закон, проведенный летом 44 г. до н. э. братом Антония, трибуном Луцием Антонием. Имелось в виду раздать ветеранам Цезаря пустовавшие и пригодные для обработки государственные земли. Осталось бы только Марсово поле, замечает Цицерон, если бы братья не были вынуждены бежать. В январе 43 г. до н. э. этот закон по предложению Луция Юлия Цезаря был отменен.

3 июня 44 г. до н. э. Антоний провел (силой, утверждает Тит Ливий) чрезвычайной важности политический акт - закон об обмене провинциями. Его существо заключалось в следующем. Раньше в соответствии с решениями Цезаря Антонию предназначалась провинция Македония, обладание которой не давало сколько-нибудь ощутимых стратегических преимуществ, а Дециму Юнию Бруту, одному из убийц Цезаря, - Галлия, откуда можно было хозяйничать по всей Италии и в самом Риме. Вместо этого Галлию должен был получить Антоний, а Децим Брут - Македонию. Это был удар по антицезарианской партии; впрочем, подготавливая эту акцию и одновременно хлопоча о том, чтобы овладеть стоявшими в Македонии шестью легионами, Антоний провел через сенат закон, запрещавший установление диктатуры и внесение подобных предложений.

Тем временем приближались цирковые и театральные зрелища (первая половина июля 44 г. до н. э.), которые претор Гай Антоний устраивал в честь своего коллеги по претуре Марка Юния Брута, одного из главных убийц Цезаря. Сам Брут в Риме отсутствовал. Он рвался в Рим, но Цицерон и, видимо, другие его сторонники ему отсоветовали. Надеялись, что привлеченная богатыми представлениями толпа станет призывать его вернуться на родину. Смысл действий Гая Антония, за которым, несомненно, стоял его брат Марк, очевиден: Марк Антоний, группировавшиеся вокруг него цезарианцы предприняли еще одну попытку добиться соглашения с антицезарианскими сенаторскими кругами. В этом случае Октавиан оказался бы в критической ситуации. Однако толпы народа, инспирированные, конечно, Октавианом, заставили умолкнуть тех, кто требовал возвращения Брута. Соглашение между Антонием и врагами цезарианцев было сорвано; Брут и Кассий решили отправиться в Македонию и Сирию, чтобы закрепиться там.

Между тем Октавиан снова и снова предпринимал шаги для того, чтобы укрепить свое положение среди цезарианцев и обрести в Риме официальный статус; снова и снова он натыкался на сопротивление Антония. Эдил Критоний организовывал очередные зрелища, и Октавиан приготовил золотое кресло и венок, которые в соответствии с прежними решениями сената должны были выставляться в честь Цезаря. Критоний запротестовал: на играх, которые он устраивает на свои средства, он не допустит, чтобы Цезарю оказывались почести. Октавиан обратился к Антонию в качестве консула; Антоний сначала предложил ему внести дело на рассмотрение сената, а когда разгневанный Октавиан в чрезвычайно грубой форме стал настаивать, не позволил ему выполнить свое намерение. Прошло некоторое время, и Октавиан сам устроил зрелища в честь Венеры-Прародительницы; они были учреждены самим Цезарем по поводу победы при Тапсе. Так как лица, которым они были поручены, не отважились их организовать, действия Октавиана приобрели характер вызывающей политической демонстрации. Сами зрелища Антоний запретить не решился, но выставить золотое кресло и венок не позволил. Собственно, запрет наложили народные трибуны, а Антоний, несомненно стоявший за ними, к ним присоединился. Антонию даже приписывали высказывания в том смысле, что Цезаря убили по справедливости. Эти поступки Антония были, конечно, направлены прежде всего против Октавиана; но их также нельзя было истолковать иначе как жест в сторону сенатской антицезарианской груп пировки. Так их и представлял Октавиан, обращаясь к окружавшим его толпам цезарианцев: Антоний издевается над Цезарем, их императором и благодетелем; они должны защитить Цезаря и тем самым защитить свое благополучие. Аппиан вкладывает в уста Октавиана такие речи, которые последний, по его словам, произносил повсюду в городе, взбираясь на возвышения: "Не гневайся из-за меня на Цезаря и не оскорбляй его, Антоний, того, кто был больше всего и в самой большей степени твоим благодетелем! Меня оскорбляй, как хочешь, но от разграбления имущества воздержись, пока гражданам не будут выданы раздачи, а все остальное забирай! Мне достаточно и в бедности отцовской славы, если она сохранится, и раздачи народу, если ты позволишь выдать". Так их воспринимали и сенаторы - враги цезарианцев, всецело их одобрявшие. При всем том, однако, появление во время зрелищ кометы было истолковано собравшимися как явление народу Цезаря, обретшего бессмертие и включенного в сонм звезд. Октавиан спешно поставил в храме Венеры статую Цезаря со звездой на голове. Были и такие, кто видели в появлении кометы счастливое предзнаменование для Октавиана; гаруспик Вулкаций на народной сходке объявил, что комета означает конец IX и начало нового, Х в. по римскому исчислению.

Все более обострявшаяся борьба между Октавианом и Антонием не на шутку стала тревожить ветеранов Цезаря: она создавала условия для возможного захвата власти врагами цезарианцев и, следовательно, угрозу их благополучию. Они потребовали от Антония примириться с Октавианом; Антоний, все-таки нуждавшийся в Октавиане для того, чтобы овладеть Галлией, согласился, и примирение, казалось, было достигнуто. Дион Кассий изображает события так: Октавиан сделал все, чтобы возбудить ненависть к Антонию и привлечь народ на свою сторону; одно время он перестал появляться публично, и испугавшийся Антоний публично заявил, что он против Октавиана ничего не имеет, готов относиться к нему доброжелательно и устранить возникшие недоразумения. Эти слова были переданы Октавиану, и тот охотно пошел навстречу. Во время обсуждения вопроса о Галлии Октавиан поддержал притязания Антония, но едва они были удовлетворены, конфликт разгорелся с новой силой.

На этот раз поводом послужила борьба вокруг открывшейся после смерти одного из трибунов (Цинны) вакансии в корпусе народных трибунов. Октавиан поддерживал Гая Фламиния, однако народ угадывал за этим желание самого Октавиана получить освободившееся место и решил во время выборов провозгласить его трибуном. Светоний говорит, что Октавиан добивался должности трибуна, несмотря на то что был патрицием (трибуном мог быть только плебей) и не был сенатором. Как бы то ни было, возможное избрание Октавиана или его ставленника народным трибуном создавало прямую угрозу убийцам Цезаря, которых он мог бы привлечь к суду народного собрания, и вызывало беспокойство в сенате. Антоний решил еще раз попытаться обрести благоволение сената; закон о Галлии еще не был проведен в жизнь, и поддержка сената была теперь Антонию нужнее, чем "дружба" с Октавианом. Антоний объявил в своем качестве консула, что Октавиан не имеет право поступать противозаконно, в противном случае он применит всю полноту власти. Предупреждение, однако, возымело не тот результат, которого добивался Антоний. Возникла угроза, что во время выборов произойдут столкновения, и тогда Антоний вовсе их отменил. Положение осложнилось тем, что Антоний обвинил Октавиана в покушении на его жизнь; Октавиан яростно отвергал это обвинение, но ему и верили, и не верили; говорили даже, что он пытался совершить это преступление по наущению каких-то советчиков. Попытка нового торжественного примирения оказалась бесплодной. Как бы то ни было, народ сочувствовал Октавиану; этому способствовали и память о Цезаре, и надежды, которые на Октавиана возлагали, и отрицательное в общем отношение к Антонию.

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности