1-я Пуническая война. Окончание войны

Прошло шесть лет войны (248—243), в течение которых не произошло ничего замечательного; это были самые бесславные годы римской истории этого столетия — бесславные также и для карфагенян. Однако среди этих последних нашелся человек, думавший и действовавший иначе, чем его соотечественники. Молодой, подававший большие надежды офицер Гамилькар, по прозванию Барак или Барка, т. е. молния, принял в 507 г. главное командование в Сицилии. Его армии, как и вообще всем карфагенским армиям, недоставало надежной и хорошо обученной пехоты, а правительство, которое, быть может, и было бы в состоянии создать таковую и во всяком случае было обязано попытаться это сделать, относилось пассивно к поражениям и в лучшем случае приказывало иногда распинать на кресте разбитых главнокомандующих. Поэтому Гамилькар решился обойтись без его содействия. Ему было хорошо известно, что наемные солдаты были так же мало привязаны к Карфагену, как и к Риму, и что он может ожидать от своего правительства не финикийских или ливийских рекрут, а в лучшем случае только позволения защищать отечество с помощью своих людей как ему заблагорассудится, лишь бы только это ничего не стоило. Но он знал так же хорошо и самого себя, и своих солдат. Его наемникам, конечно, не было никакого дела до Карфагена; но настоящий полководец способен заменить собою для солдат отечество, а именно таким полководцем и был молодой главнокомандующий. Он начал с того, что стал вести форпостную войну перед Дрепаной и Лилибеем и этим мало-помалу приучил солдат не бояться римских легионеров; затем он укрепился на горе Эйркта (Monte Pellegrino близ Палермо), которая господствовала как крепость над окрестной страной, и поселил там своих солдат с их женами и детьми; оттуда они стали делать набеги на равнину, между тем как финикийские катеры опустошали берега Италии вплоть до Кум. Таким способом он мог обеспечить своих солдат продовольствием в,избытке, не требуя из Карфагена денег; а поддерживая морем сношения с Дрепаной, он грозил внезапным нападением лежащему поблизости важному городу Панорму. Не только римляне не были в состоянии вытеснить его с этой скалы, но после непродолжительной борьбы подле Эйркте Гамилькар устроил такую же крепкую позицию в Эриксе. Эта гора, на склоне которой стоял город того же имени, а на вершине — храм Афродиты, находилась до того в руках римлян, которые тревожили оттуда своими нападениями Дрепану. Гамилькар завладел городом и осадил святилище, между тем как римляне в свою очередь окружили его со стороны равнины. Вершину горы защищали с отчаянной храбростью кельтские перебежчики из карфагенской армии, которым римляне поручили оборону храма; это была шайка разбойников, ограбившая во время осады храм и совершавшая там всякие бесчинства; но и Гамилькар не позволил вытеснить себя из города и поддерживал постоянную связь на море с карфагенским флотом и с гарнизоном Дрепаны. Сицилийская война, по-видимому, принимала все более неблагоприятный для римлян оборот. Римское государство теряло в ней и свои деньги и своих солдат, а римские полководцы — свою славу; уже стало ясно, что ни один из римских генералов не мог равняться с Гамилькаром и что уже недалеко было то время, когда карфагенские наемники будут в состоянии смело вступить в борьбу с легионерами. Каперы Гамилькара все смелее нападали на берега Италии; против одного высадившегося там карфагенского отряда даже пришлось выступить в поход претору. Если бы так прошло еще несколько лет, то Гамилькар предпринял бы из Сицилии во главе флота то же, что впоследствии предпринял из Испании его сын сухим путем. Тем временем римский сенат продолжал пребывать в бездействии, так как партия малодушных составляла в нем большинство. Тогда несколько проницательных и отважных людей решились спасти государство без правительственной санкции и положить конец пагубной сицилийской войне.

Удачные экспедиции корсаров хотя и не вдохнули мужества в нацию, но пробудили энергию и надежду в некоторых узких кругах; занимавшиеся морскими разбоями суда были собраны в эскадру, которая сожгла на африканском берегу Гиппон и с успехом вступила перед Панормом в бой с карфагенянами. По частной подписке, к которой прибегали и в Афинах, но которая никогда не достигала там таких громадных размеров, богатые и патриотически настроенные римляне выставили военный флот, основой для которого послужили построенные для каперской деятельности корабли вместе с их опытными командами и который был сооружен более тщательно, чем все флоты, прежде строившиеся самим государством. В летописях истории является едва ли не беспримерным тот факт, что на двадцать третьем году тяжелой войны несколько граждан по собственному почину создали для государства флот из 200 линейных кораблей с экипажем в 60 тыс. матросов. Консул Гай Лутаций Катул, на долю которого выпала честь вести этот флот к берегам Сицилии, почти не встретил там противников; несколько карфагенских кораблей, с которыми Гамилькар предпринимал свои набеги, исчезли перед более сильным неприятельским флотом, и римляне почти без всякого сопротивления заняли гавани Лилибея и Дрепаны, к энергичной осаде которых они теперь приступили с моря и с суши. Карфаген был застигнут совершенно врасплох; даже обе крепости были настолько слабо обеспечены продовольствием, что очутились в очень опасном положении.

Карфагеняне стали сооружать флот, но как они ни спешили, а до истечения года у берегов Сицилии не появилось ни одного карфагенского судна; когда же наскоро собранные ими суда показались весной 241 г. до н.э. перед Дрепаной, то это был скорее транспортный, чем готовый к бою военный флот. Финикийцы надеялись беспрепятственно пристать к берегу, выгрузить припасы и принять на борт войска, необходимые для морского сражения; но римские корабли загородили им путь и принудили их принять сражение (10 марта 241 г. до н.э.) подле маленького острова Эгузы (Favignana), в то время как они собирались идти от Священного острова (теперешняя Maritima) в Дрепану. Исход сражения не был ни минуты сомнительным: хорошо сооруженный и снабженный надежными командами римский флот, находившийся под начальством способного вождя претора Публия Валерия Фальтона (который заменил консула Ка-тула, еще прикованного к постели раной, полученной под Дрепаной), с первого натиска опрокинул тяжело нагруженные неприятельские корабли, которые к тому же были и плохо и слабо вооружены; пятьдесят кораблей были потоплены, а с захваченными семьюдесятью победители вошли в Лилибейскую гавань.

Последнее энергичное усилие римских патриотов принесло хорошие плоды: оно доставило победу, а вместе с победой и мир. Карфагеняне прежде всего распяли на кресте побежденного адмирала, чем нисколько не изменили положения дел, а затем послали сицилийскому главнокомандующему неограниченные полномочия на заключение мира. Несмотря на то что плоды семилетних геройских трудов Гамилькара были уничтожены по чужой вине, он великодушно подчинился неизбежному, но этим не изменил ни своей воинской чести, ни своему народу, ни своим замыслам. В Сицилии уже нельзя было оставаться с той минуты, как на море стали господствовать римляне, а от карфагенского правительства, тщетно пытавшегося пополнить свою пустую казну государственным займом в Египте, нельзя было ожидать, чтобы оно сделало хотя еще одну попытку одолеть римский флот. Поэтому Гамилькар уступил остров римлянам. Зато самостоятельность и целость карфагенского государства и карфагенской территории были категорически признаны в обычной форме. Рим обязался не заключать отдельных союзов и не предпринимать войн с членами карфагенского союза, т. е. с подвластными Карфагену и зависимыми от него общинами, не предъявлять внутри этой сферы никаких верховных прав и не набирать рекрут; точно такие же обязательства принял на себя Карфаген по отношению к членам римского союза. Что касается второстепенных условий, то само собою разумеется, что карфагеняне обязались безвозмездно возвратить римских пленников и уплатить военную контрибуцию; однако требование Катула, чтобы Гамилькар выдал оружие и римских перебежчиков, было отвергнуто карфагенянином решительно и с успехом. Катул отказался от второго из этих требований и дозволил финикийцам беспрепятственно удалиться из Сицилии, внеся за каждого человека умеренный выкуп в 18 динариев (4 талера). Если карфагеняне не желали продолжения войны, то они могли быть довольны этими мирными условиями. Снисходительность же римского главнокомандующего объясняется отчасти естественным желанием доставить своему отечеству наряду с триумфом и мир, отчасти воспоминаниями о Регуле и изменчивости военного счастья, отчасти тем соображением, что наконец доставившее победу патриотическое воодушевление не может быть вызвано по заказу и не может повториться, и, быть может, отчасти личными достоинствами Гамилькара. Положительно известно, что в Риме остались недовольны этим проектом мирного договора и что народное собрание сначала отказало в его ратификации, без сомнения подчиняясь влиянию тех патриотов, которые соорудили флот. Но мы не знаем, на каком основании состоялся этот отказ, и поэтому не можем решить, было ли предложение мира отвергнуто только с целью вынудить от неприятеля еще некоторые уступки или же возражавшие против него помнили, что Регул требовал от Карфагена отречения от политической независимости, и решились продолжать войну, пока не будет достигнута эта цель, имея таким образом в виду не мир с Карфагеном, а его покорение. Если отказ был вызван соображениями первого рода, то он был, по-видимому, ошибкой: в сравнении с приобретением Сицилии всякие другие выгоды были ничтожны, а ввиду энергии и изобретательности Гамилькара было неблагоразумно рисковать главным приобретением из-за побочных целей. Если же восставшая против заключения мира партия видела в полном политическом уничтожении Карфагена единственный способный удовлетворить римскую общину исход войны, то этим она доказывала свое политическое чутье и способность предчувствовать будущие события; но достало ли бы у Рима сил, для того чтобы возобновить попытку Регула и довести ее до конца так, чтобы одолеть не только мужество, но и стены могущественного финикийского города, — это уже другой вопрос, на который теперь никто не осмелится ответить ни положительно, ни отрицательно. Решение этого важного дела было наконец возложено на комиссию, которая должна была вынести свое заключение в Сицилии, на самом месте военных действий. Она утвердила проект мирного договора в его главных чертах; только выговоренная от Карфагена сумма контрибуции была увеличена до 3200 талантов (5 1/2 млн. талеров), из которых одна треть уплачивалась немедленно, а остальная сумма рассрочивалась на ежегодные взносы в течение десяти лет. Если в окончательный мирный договор была внесена кроме уступки Сицилии также уступка находящихся между берегами Италии и Сицилии островов, то это конечно была только редакционная поправка, так как само собой разумеется, что отказавшийся от обладания Сицилией Карфаген не мог удерживать в своей власти остров Липару, которым уже задолго до того времени завладел римский флот; что же касается подозрения, будто в мирный договор была умышленно включена двусмысленная статья относительно Сардинии и Корсики, то оно незаслуженно и неправдоподобно. Таким образом, соглашение было наконец достигнуто. Непобежденный полководец побежденной нации спустился с гор, которые так долго оборонял, и передал новым владетелям острова крепости, находившиеся во власти финикийцев непрерывно по крайней мере в течение 400 лет, от стен которых были отбиты все приступы эллинов. На Западе воцарился мир (241 г. до н.э.).

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности