Реформация в Германии в 1529 - 1543 годах

Чтобы оценить вполне положение Карла V в начале 1529 года, необходимо заметить, что Габсбургский дом получил в последние годы еще две короны: венгерскую и богемскую, доставшиеся ему вследствие роковой битвы при Могаче, на Дунае (1526 г.). Король Людовик II, владевший Венгрией и Богемией (с 1514 г.), погиб в этом сражении с турками, вдесятеро его многочисленнейшими. Эрцгерцог Фердинанд, женатый на сестре убитого короля, являлся естественным претендентом на его наследие. В Венгрии он одолел весьма могущественного кандидата на тот же престол, избранного национальной партией и поддерживаемого турками, члена знатного дома Заполиев, Иоанна, графа Чипского и воеводу Седмиградского; в Богемии ему пришлось бороться с еще более опасным кандидатом, герцогом Вильгельмом Баварским, но он одержал верх и над ним, сделав некоторые уступки по религиозным вопросам и ловко воспользовавшись тогдашними натянутыми отношениями Габсбургов к папе. Он был коронован в Праге как король Богемии 24 февраля 1527 года, а 3 ноября того же года как король Венгрии, в Штульвейсенбурге.

Положение императора было самое блестящее или казалось таким. Все удавалось ему, по-видимому, и отсюда неизбежно естественным путем у него должна была зародиться мысль: покончить совершенно с немецкой ересью. Много было высказано на тему о том, сколько великого мог бы совершить Карл, если бы он стал на сторону евангелического учения. Но лишь весьма немногие люди могут стряхнуть с себя влияние той умственной атмосферы, в которой они выросли, а Карл, при всем своем уме и значительности в известном круге действий, принадлежал все же к разряду весьма обыкновенных людей. Он вырос в Испании, где схоластика, дожившая уже свой век в остальной Европе, еще только что развивалась, и где вспышки народной борьбы с маврами чередовались с торжественными возведениями еретиков на костер, насильственно обращенных мусульман повергали ниц перед Святая Святых, мечети обращались в храмы и последователи Колумба переплывали океан для распространения истинной веры такими же неуклонными способами. Для уразумения евангелического движения Карлу требовался бы больший ум и образование более глубокое: это движение казалось ему лишь явлением преходящим, вызванным мирскими побуждениями и подлежащим подавлению тоже мирскими средствами. Ко всему этому, он, для которого вера была мыслима лишь в образе единой Церкви, и именно явной католической римской Церкви, искренне и серьезно считал себя как мирского главу христианства, как охранителя этой самой единой Церкви, обязанным защищать ее всеми своими силами. Иначе и быть не могло, потому что он был набожен и совестлив на свой лад, что и заставило его послать предостережение в этом смысле рейхстагу, собиравшемуся в Шпейере, в феврале 1529 года.

Стало очевидно, что для евангелического учения наступают тяжелые времена. Реакция, необходимо следующая за всяким большим умственным движением, давала себя чувствовать. Видя, что дело становилось серьезным, многие свернули на прежний путь, и весьма характерен тот факт, что отступились от опасного учения, не в малом числе, гуманисты, и между ними, спустя еще год, сам главный составитель "Писем темных людей" Кротус Рубианус, как это зачастую бывает с людьми, обладающими пылкой головой, но холодным сердцем. Партии разделились, в католических землях начались суровые преследования за ересь; натянутость положения и взаимное жгучее недоверие в евангелическом лагере были видны из того, что ландграф Гессенский, а через него и курфюрст Саксонский, были обманно уверены одним из своих служащих Оттоном фон Пак в обширном союзе католиков разных сословий против последователей нового учения. Не проверив подлинности представленного ему подложного документа и не усомнясь в доносе, делаемом весьма подозрительным лицом, ландграф грубо нарушил мирный договор и вторгся в Вюрцбургскую епархию, епископ которой был выставлен участником мнимого союза. На новом рейхстаге сторонники "нового учения" оказались уже в меньшинстве. Опираясь на выгодное для них политическое положение, императорские комиссары, возвещая весьма решительно о созвании нового собора, предложили вычеркнуть во все ту статью, которая была утверждена решением предшествовавшего рейхстага (1526 г.) и подавала повод ко всем смутам; иначе говоря, они требовали немедленного исполнения Вормсского эдикта. В комиссии, назначенной по этому делу, староцерковники имели решительный перевес и постановление рейхстага, одобренное большинством сословных чинов, гласило, что отныне не допускались никакие дальнейшие новшества, никому не воспрещалось отправлять богослужение по-прежнему, духовенство сохраняло свое верховное положение, секты, противоречившие таинству истинного тела и крови Христовой, равно как и перекрещенцы, не должны быть долее терпимы. Остальное подлежало решению духовного съезда, еще принимаемого за высшую и конечную инстанцию, пока события не разрушили и то самообольщение, по которому какое-либо человеческое собрание может решать высшие вопросы совести и желания жить согласно Божескому закону. На этом сейме для сословных чинов, примкнувших к новшеству, весьма важно было то, что им выяснилось, по крайней мере, насколько большинство в рейхстаге не может еще решать дела в религиозных вопросах. К этому соображению примешивался и мирской повод. Решение последнего рейхстага было большой победой территориальных властей, верховенства земельной аристократии, и отказ от такого приобретения был немыслим. Сверх того, дело зашло уже слишком далеко для того, чтобы можно было повернуть назад, и так как большинство твердо стояло на своем, то меньшинству не оставалось ничего, кроме протеста против принятого решения. Этот протест был изложен в пространном документе, в котором свободное собрание священного христианства - немецкий национальный собор - заявляло императору, что люди будут отныне держать ответ лишь перед Богом и его императорским величеством. Этот документ, благодаря которому новому учению, ставшему такой силой, придано название "протестантства", был подписан именитейшими из последователей евангелического учения: курфюрстом Саксонским, ландграфом Гессенским, герцогом Эрнстом Люксембургским, князем Ангальтским Вольфгангом, и маркграфом Георгом Бранденбургским, с которыми разделили честь и опасность 14 имперских городов: Страсбург, Ульм, Констанц, Линдау, Мемминген, Нюренберг, Нордлинген, Гейльброн, Кемптен, Исни, С. Галлен, Вейсенбург, Виндгейм и Рейтлинген.

Из числа этих первых протестантов ландграф Гессенский был более других государственным человеком. Он понял, что, зайдя так далеко, ничего не стоило уже сделать еще шаг и заключить формальный союз против угрожавшего порабощения. Но это было далеко не так просто, как может казаться в наше время, когда политические союзы заключаются даже между врагами без всякого зазрения совести, если только предвидится, что таким путем можно поживиться чем-нибудь насчет третьего лица.

Прежде всего требовалось уничтожить рознь, господствовавшую в среде самой евангелической партии, причем одно из этих несогласий грозило пустить глубокие корни. Это был спор между Лютером и Цвингли, возникший еще в 1524 году, по поводу учения о таинстве причащения - "трапезе любви", разжигавшей более, чем что-либо, всякие распри между христианами. Цвингли по своему природному стремлению к ясности образов, равно как и его Меланхтон Околампадий, принимал слова Писания просто в смысл прощальной Вечери, видя в известном изречении Христа о теле и крови не более, как иносказание, нечто подобное тому, как, в других случаях, Спаситель называл себя лозою, путем и проч. Лютер не удовлетворялся этим. Его религиозное глубокомыслие, вскормленное старыми мистиками, потребность принимать тайны христианства за нечто осязаемое, - все это возмущалось в нем против такого, чисто отвлеченного, воззрения. "Сатана хочет теперь суесловить", - говорил он с раздражением. Совершенно понятно, что отсюда должен был развиться богословский спор, и один пункт, в котором эти богословы не сходились, заставлял их позабыть о девяносто девяти, по которым они были согласны. Чтобы достигнуть соглашения между сторонами, весьма желательного при данном положении дел, ландграф, по своему здравомыслию более склонявшийся к толкованию Цвингли, устроил личное свидание споривших в Марбурге (октябрь 1529 г.). При этом религиозном собеседовании, оба вожака Лютер и Цвингли, более сошлись, как это обыкновенно случается при личной встрече двух честных противников: они вели спор в более разумном тоне, нежели многие тогдашние и позднейшие богословы. Они были совершенно согласны в мнениях по многим пунктам и согласились в обоюдных отступлениях от римского вероучения; но вопрос о таинстве причащения остался столь же спорным. Лютер негодовал на ясную твердость швейцарца, которую принимал за еретическое высокомерие. Чтобы оградить себя от доводов Цвингли, он начертил перед собой на столе изречение: "Сие есть тело мое", и прервал собеседование жестким и несправедливым замечанием: "В вас другой дух, нежели в нас".

Не понимая вовсе целей ландграфа, он отказал Цвингли в полной братской любви, допуская к нему лишь любовь общехристианскую, которую обязуется питать всякий и к врагу своему. Политическая цель свидания не была достигнута, так как горные города не могли подписать так называемых "швабахских статей", потому что они были составлены в строго лютеранском смысле по указанному важному вопросу. Но было еще другое препятствие к осуществлению протестантского союза. Император был властью, установленною от Бога (посл. к римл. 13. "Противящийся властям, противится Божиему постановлению"), а Лютер, прежде всего, был против всякого перетолкования ясных слов Писания или старания пригнать их к известным обстоятельствам. Каждый, подобно ему, всегда и везде должен был держаться этих слов, хотя бы и с опасностью для себя, и если бы император прибыл, страна была обязана его допустить. Многие, даже среди князей, разделяли мнение Лютера, а большинство признавало безусловно всякое его решение. Колебания и сомнения распространились повсюду, тормозя дело. Это было не умно, не согласно с политикой, не могло долго продержаться; но, само по себе, представляет нечто необычайно величественное. Совесть и Священное Писание становились вновь силами, не поддававшимися беззаветно людским расчетам. "На Господа можем положиться, - говорил Лютер, - Он нас не оставит".

И действительно, помощь пришла на этот раз совершенно неожиданно и была уже близко. В мае того же года Османский султан Сулейман Великолепный (с 1520 г.) приготовился к новому большому нашествию на Западные государства. В войске его насчитывалось до 250 000 человек, и оно безостановочно надвигалось на наследственные земли Габсбургов. Знатные венгерцы из партии Иоанна Заполия бежали в турецкий лагерь, в который была привезена и уважаемая святыня, древняя корона Св. Стефана. Османские полчища достигли беспрепятственно равнины перед Веной и разбили свои бесчисленные шатры вокруг города. Они привели с собой до 20 000 верблюдов, рассчитывая на приобретение громадной добычи.

Перед лицом общей опасности религиозная вражда на время утихла. В спешном порядке католические и протестантские князья встали под ружье, и все силы государства собрались под командованием пфальцграфа Фридриха, который должен был повести армию от Линца к Вене. Военное счастье, сопровождавшее императора в последние годы, не оставило его и на этот раз. Устоять Вене представлялось маловероятным, так как численность гарнизона города не превышала 17 000 человек, а судя по опыту прошлых лет не приходилось рассчитывать и на то, что войска, спешившие Вене на выручку, подоспеют вовремя. Но город решился сопротивляться, боевой дух защитников города ничуть не ослабел даже тогда, когда турецкие стрелы посыпались уже на крыши домов, расположенных вблизи городских стен. Началась подземная война с применением мин и контрмин. Османы подступили к Вене 26 сентября, 9 октября они пробили брешь между Каринтийскими воротами и цитаделью, и штурм начался. В течение этого и следующего дня осаждающие несколько раз были отброшены от стен города. Сулейман пришел к убеждению, что Всевышний на этот раз не захотел сделать так, чтобы город отошел к Турции, тем более, что он уже был осведомлен о приближавшейся подмоге. Ночи становились холодными, горы заиндевели, дальнейшее пребывание у Вены могло сделать обратный поход крайне опасным. Пробив еще одну брешь, Сулейман повел свои войска на новый приступ, но фанатизм и боевой задор не воодушевляли уже его солдат. Штурм был отбит, и на следующее утро турецких палаток у стен Вены уже не было (1529 г.).

Таким образом, Карл добился нового большого успеха и ничто уже не препятствовало ему заняться целенаправленным искоренением ереси. В феврале 1530 года папа (к этому времени уже его союзник) короновал его в Болонье; однако Карл все еще старался покончить дело с еретиками мирным путем и имел на то свои основания. Он относился совершенно серьезно к собору, тогда как папа путем всевозможных ухищрений, проволочек и уклончивых заявлений всячески оттягивал это мероприятие.

Гусситские войны, прокатившиеся более столетия назад, показали, что война из-за религиозных споров - это не пустые разговоры. А ведь ни Карл, ни Фердинанд не были настолько властными хозяевами в своих владениях, чтобы иметь возможность безусловно распоряжаться их ресурсами. Опасность турецкого вторжения не миновала, она была лишь отстранена на время, так как большая часть Венгрии все еще находилась в руках султана. Карл, будучи от природы рассудительным, не спешил с принятием решений и никогда не поддавался эмоциям. Он надеялся искоренить религиозные заблуждения своим собственным авторитетом, не прибегая к силе оружия. И эта уверенность имела под собой реальную почву потому, что положение Карла было теперь совершенно иным, нежели девять лет назад в Вормсе. Его политическое и личное влияние с тех пор значительно укрепились

Карл решил лично принять участие в сейме, созванном им в Аугсбурге. Главными предметами обсуждения были: опасность со стороны турок и религиозные заблуждения. Королевское окружение уже было в предвкушении победы. Еще в Италии, имперский канцлер Гранвелла заверял Карла, что протестантские князья разлетятся, как голуби, над которыми реет ястреб.

Въезд Карла в Аугсбург был организован с большим великолепием (16 июня 1530 г.). Вечером император показался на мосту через Лех, на котором был встречен курфюрстом Майнцским, архиепископом Альбрехтом из дома Гогенцоллернов, который приветствовал его от имени всех собравшихся. Затем шествие продолжилось: впереди шли два взвода ландскнехтов из лейб-гвардии императора, затем войска курфюрстов, сначала 160 всадников Иоанна Саксонского, в основном дворяне, князья и княжеские сыновья, далее баварцы в количестве 450 всадников, на конях в блестящей сбруе и в красных кафтанах. За курфюрстскими людьми следовали придворные служители императора и его брата, затем знатные персоны: Эрнст Люнебургский, Генрих Брауншвейгский, Георг Саксонский, ландграф Филипп, крайний консерватор со своим зятем, вождем протестантов, герцоги Баварские, князья Бранденбургского дома и т. д. За ними ехали курфюрсты. Курфюрст Саксонский по старому обычаю нес впереди меч. Наконец, следовал сам император, уже не юноша, как в Вормсе, а тридцатилетний мужчина, в испанской одежде, верхом на польском жеребце, под балдахином, который несли шесть членов аугсбургского совета. По сторонам от балдахина ехали верхом: король Фердинанд и папский легат. Шествие замыкали кардиналы, епископы и другие духовные сановники. "Было много епископства и великого духовенства, - как записано в одной из летописей,- иностранные послы, за ними конница императорская в желтых кафтанах, королевская - в красных кафтанах". В заключение шли войска имперского города Аугсбурга, пехота и конница. После молебна в соборе император отпустил князей и отправился во дворец.

В тот же вечер он пригласил к себе в особую комнату протестантских князей: Иоанна Саксонского, которого тщетно приглашал и Инсбрук, маркграфа Георга Бранденбургского, герцога Франца Люнебургского и Филиппа Гессенского. Здесь, именем императора, король Фердинанд потребовал от них отмены проповедей в церквах. Филипп ответил что-то о чистоте Божьего Слова, о Святом Августине. Тогда император лично повторил свое требование. Маркграф Георг, будучи уже в преклонных годах, поседевший на императорской службе, возразил с юношеским пылом, что лучше даст себе голову отсечь, нежели откажется от чистой веры. "Любезный князь, зачем же голову отсекать!",- ответил ему на нижнегерманском наречии император, удивленный еще сильнее, чем в Вормсе. Если монах не щадил своей собственной головы, то в этом не было ничего удивительного, и было даже в порядке вещей. Но было нечто совершенно неожиданное в том, что и имперские князья проявили религиозные убеждения, которыми дорожили выше своего спокойствия, чести, имущества и самой жизни.

Совещания начались 20 числа. Вслед за предложением об общей государственной обороне против турок, каждому участнику съезда было предложено изложить свои взгляды и мнения по религиозному вопросу в письменной форме. Протестанты ответили на это исповеданием своего вероучения. Этот документ по их просьбе был прочитан 25 числа императору по-немецки, а он в это время следил за чтением по латинскому экземпляру. "Исповедание" было составлено Меланхтоном на основе "швабских статей". Умеренное по форме и содержанию, оно было лишено всякого полемического задора и имело вид скорее защитного, нежели обвинительного акта. В нем говорилось, что евангелическое учение нисколько не противоречит в своей основе общему церковному положению, что оно отвергает все старые ереси: манихейство, пелагианство, арианство; отстаивает положение, что спасение души возможно только через веру в Христа.

Однако выражая без всякой резкости так называемое лютеранское понятие о значении добрых дел, оно настоятельно требует принятия таких положений, как возможности вступления в брак для священнослужителей, и возможности причащения мирян под обоими видами, а также лишения епископов права владеть мечом. Данное право могло оставаться за ними лишь в силу человеческого, а не небесного закона. Этому документу, приличия ради, было противопоставлено опровержение "Confutatio", в составлении которого вместе с другими принимали участие Эк и Вимпина, старые противники Лютера. В этом документе, подготовленном к 3 августа, поддерживалось все, что отвергалось протестантами: признание среди семи таинств литургии, пресуществления, молитвословия святых, необходимости безбрачия духовенства, недопущения мирян к причащению под двумя видами. В заключение, от протестантов требовалось немедленное отречение от их заблуждений. Но последователи евангелического учения проявили твердость и вынудили императора сделать еще несколько примирительных попыток, правда безуспешных.

Несмотря на то, что Лютер, находясь в изгнании, не мог лично присутствовать на этом сейме, его участие выражалось в письмах поддержки, которые он посылал слишком миролюбивому Меланхтону.

Даже если какая-нибудь комиссия выработала бы здесь формулу для соглашения - разумеется при содействии посредников, в которых на этом форуме недостатка не было, особенно деятельно старался в этом смысле Альбрехт, курфюрст Майнцский - то пользы от этого было бы немного, так как ни одна комиссия сейма не была представительницей всей латинской Церкви. Уступки сторон, были лишь словами, тонким покрывалом, способным лишь на мгновение скрыть глубокую рознь, разделявшую два основных мировоззрения. Никто еще не хотел сознаться даже самому себе, что трещина пересекла уже все здание, что единства западной церкви уже не существует.

Но было необходимо на что-нибудь решиться и рейхстаг завершился тем, что император, признав неотложным исполнение Вормсского эдикта, отверг всякие его смягчения как в отношение лютеран, так и в отношение цвинглистов или анабаптистов, установил срок для возвращения этих "заблудших овец" к старому законоучению - до будущей весны, в противном случае всем подобным еретикам пригрозил жестокими карами. Наблюдение за исполнением этого приговора возлагалось на вновь учрежденную государственную судебную палату.

В истории человечества не так много случаев, когда собрание уважаемых, почтенных людей всерьез принимает решение, которое можно рассматривать как курьезное. Оно из них - это заключение аугсбургского сейма 1530 года, потребовавшего возвращения к старым церковным по рядкам в определенный срок - к будущей весне.

Прошло тринадцать лет со времени обнародования Лютером его положений, и события стали развиваться именно в том направлении, как обычно бывает в эпоху революций: великий переворот, который называется реформацией, начался с той минуты, когда исправительная рука коснулась обветшалого, внутренне извратившегося жизненного и общественного порядка. Тронув одно больное место, нельзя не почувствовать отголоски других недугов, среди которых тот, которого коснулись, оказывается совершенно незначительным и может служить, разве что, указанием на другие, более важные недуги. Сознание зла усиливается, но, стараясь излечить один из его очагов, мы открываем еще сотни новых.

Противоречия возрастают и прежде, чем враждующие партии сами сознают свое положение, рознь становится непримиримой и намерения к проведению реформ перерождаются в революцию.

Так было и здесь. К богословскому спору о некоторых грубых церковных злоупотреблениях примешался опасный вопрос о пределах духовной власти. Лейпцигский диспут о папе и соборах, об их державности привел непосредственно к борьбе за высшие блага. Иначе говоря, он поднял вопрос о свободе каждой человеческой души, о том, нуждается ли она на своем пути к Богу в помощи духовенства и иных существ, или же душа может искать и находить Его без руководства со стороны и без помощи чего-либо, кроме первоначальных источников Божественного Откровения.

К этим церковным вопросам примешалась политическая вражда среднего сословия против императора, рыцарства против князей, крестьянства против притесняющих его высших классов. Ничтожная искра, брошенная неизвестным дотоле членом маленького университета, вызвала громадный пожар, благодаря накопившимся горючим материалам в общественном и государственном строе. И не в человеческой власти было уже остановить разъяренную Божью стихию. Сам Лютер был бы не в состоянии это сделать. То, что было за девять лет до описываемых событий только исповеданием одного человека, стало теперь вероучением большой партии в среде государственных чинов и получило на сейме свое знамя, свой символ в так называемом "Аугсбургском исповедании". И вскоре оказалось, что партия с этим символом не просто один союз немецких государственных чинов, но и всемирная сила, и один из могучих факторов политики того времени.

Сам Лютер, находившийся в Кобурге во время знаменательного съезда в Аугсбурге, смотрел на развитие событий со своеобразной высоты, частью с иронией, а частью с проникновением пророка, и, как это оказалось впоследствии, в сущности, правильно. В одном остроумном письме он сравнивает прения на рейхстаге с карканьем ворон и галок под его окном: "Все орут днем и ночью, молодые и старики. Среди этого гама выделяются голоса знати и великих господ, но что они порешат, эти великие господа, мне еще неизвестно". Лютер был прав, по сравнению с воздействием Слова Божия на человеческую душу, немецкий сейм или римский собор были ничем не лучше того, что он видел под окнами кобургского замка. Затем он охватывал духовным взором то море крови, которое готовил "флорентиец", разумея под этой кличкой папу Климента VII.

Способность вызвать подобное кровопролитие была действительно в руках этого папы и его преемников. Еще в Вормсе на это указывал один из отвратительных агентов этой силы, Алеандер, который говорил: "Мы постараемся натравить вас так друг на друга, чтобы вы захлебнулись в вашей собственной крови". Но это не могло смутить Лютера, как и всякого иного деятеля, единожды проникнутого божественной правдой. С этого времени - по крайней мере из этого настроения - родилась та победная боевая песнь, в громких звуках которой звучит весь могучий поток вдохновения, вся сила великого века: "Господь - наша твердыня..."

Но и в этих восторженных словах, которые заставляют трепетать сердца даже и теперь, когда дело не идет непосредственно о жизни и смерти, выражается вся важность и тягость положения, наступившего по окончании аугсбургского съезда. Можно было ожидать, что вскоре на немецкой земле вспыхнет война. И было несомненно, что в этой борьбе, как вообще в те дни, для каждого вопрос стоял о его жизни и смерти, о его добре и чести, о его жене и детях, и что каждый, вместе со своей верой, ставил на карту не только свою жизнь, но и все то, что эту жизнь красит. Однако все произошло по-другому: евангелическому учению были даны еще пятнадцать лет на то, чтобы уже навсегда укорениться на немецкой почве.

Сомнения богословского и религиозного порядка, еще удерживавшие многих от заключения союза, рассеялись перед лицом явной опасности. В 1526 году, несмотря на угрожающие папские послания, Гессен и Саксония заключили такой союз в Торгау, но дальнейшего развития он не получил, еще не наступило для этого время. Один человек может быть мучеником, но это немыслимо для большой партии или для целого народа. Против богословских аргументов можно было выставить юридические, основанные на государственном праве: император не был самодержцем, он правил страной вместе с государственными чиновниками, или, иначе, эти чины правили страной вместе с ним. Областные князья относились к тем властям, о которых говорит послание к римлянам.

25 декабря 1530 года в гессенском городке Шмалькальдене собрались: курфюрст Иоанн Саксонский, ландграф Гессенский Филипп, Эрнст Люнебургский, Вольфганг Ангальтский, граф Мансфельдский и уполномоченные от Георга Бранденбургского и множества городов. Прежний страх перед возможностью сопротивления уступил место мирским, политическим, правовым расчетам. "Я подаю мнение как богослов, - говорил Лютер, - пусть юристы обсуждают". Со стороны Саксонии - курфюрст Саксонский долго терзался сомнениями этического порядка - было внесено предложение о заключении оборонительного союза против какого-либо насилия, учиненного на религиозной почве, в отношение кого-либо из договаривавшихся князей или их подданных. Это предложение было принято шестью князьями, двумя графами и одиннадцатью городами, в том числе Бременом и Магдебургом. На двух последующих съездах, в мае и июне 1531 года, этот союз был продлен на шесть лет, а в военном и юридическом отношении его положения были существенно улучшены. Угроза привести всех к повиновению к следующей весне не была исполнена. За это брат императора Фердинанд в январе 1531 года был признан римским королем всеми курфюрстами, за исключением Саксонского.

Шмалькальденский союз, помимо своего религиозного значения, приобрел весьма скоро и чрезвычайно важное значение политическое. Сосредоточивая в себе элементы сопротивления против габсбургской власти, он обращал на себя внимание всех враждовавших против нее сторон, ободряя их и черпая в них ободрение. Политическая идея, послужившая первопричиной его возникновения, была способна на большее развитие, так как ее первоначальные цели и задачи были направлены лишь на справедливую защиту того, что не имело ничего общего с денежными или территориальными приобретениями.

Сам император, со своей стороны, был уже не в состоянии выполнить ту программу действий, с которой он вступил в Аугсбург. Он мог бы предпринять насильственные действия против лютеранской реформы, вышедшей уже за пределы Германии и достигшей больших успехов в Швеции и Дании, только в том случае, если бы был вполне уверен в католических державах. Но английский король Генрих VIII смертельно оскорбил его в лице его родственницы, королевы, с которой развелся после двадцатилетней супружеской жизни. Папа не особенно решительно отвергал приписываемое ему участие в этом оскорблении, и постоянно уклонялся от созыва собора, что было частью его церковной политики. С Франциском I, несмотря на мир 1529 года, у императора были старые счеты, и отношения его к самим католическим членам рейхстага были далеко не самые лучшие. Но главной причиной, сыгравшей на руку протестантам, было новое вторжение османов.

Султан Сулейман принял под свое покровительство соперника короля Фердинанда Иоанна Заполия. Когда в мае 1531 года Фердинанд отправил к султану послов с целью убедить его отказаться от такого покровительства, то эти послы услышали в ответ, что Венгрия принадлежит даже не королю Иоанну - не "Янушу кралю", как они называли воеводу - а ему, султану. Он, султан, был истинным "римским калифом", настоящим римским цезарем, а Карл был только испанским королем. Вторичное посольство также оказалось безрезультатным. Фердинанд настоятельно молил брата о помощи. Он мог оставить на время в покое протестантов с их vanas creencias (суетными мнениями), как он выражался на своем габсбургско-испанском наречии. Третье посольство застало султана уже на походе, и вопрос, заданный послам в турецком лагере, ясно указывал на то, что туркам отлично известно положение вещей: они спрашивали, помирился ли уже император с Мартином Лютером.

Султан выступил в решительный поход 26 апреля 1532 года. 23 июля того же года совершилось то, что османы называли миром с Мартином Лютером, а именно: было подписано соглашение с немецкими протестантами, известное под названием "Нюренбергского религиозного мира". Оно было устроено при посредничестве курфюрстов Пфальцского и Майнцского. Процессы, начатые судебной палатой против протестантов, прекращались. Обе стороны обязывались относиться одна к другой терпимо и дружественно до созыва предстоявшего церковного съезда или других мероприятий. Взамен этого все принадлежащие к аугсбургскому исповеданию должны были оказывать помощь императору против турок. Эта помощь была оказана и, вообще, протестанты, как это видно из множества источников, служили императору охотнее католиков во всем, что не соприкасалось с религиозными вопросами. На этом примере Карл V понял, что могла бы дать ему политика независимая от "vanas creencias" его молодости. Лучшее войско, когда-либо выступавшее против османов, в количестве 76 000 человек, среди которых были немцы, итальянцы и испанцы, собралось у Вены под верховным командованием курфюрста Бранденбургского Иоахима. Сулейман не отважился на бой. Его войска встретили уже геройское сопротивление у Гюнца. Один отряд, вторгшийся в австрийские владения, был уничтожен Себастианом Шертлейном, императорский адмирал Дориа одерживал победы в Ионическом море. Все это вынудило турок к отступлению. Фердинанд должен был довольствоваться достигнутым успехом, его немецкие военачальники не были в состоянии оказать ему ощутимую пользу в завоевании Венгрии.

В течение последующих четырнадцати лет Германия и евангелическое движение были предоставлены сами себе, потому что интересы императора, распространявшиеся на всю Европу, а косвенно и на весь азиатский, африканский и американский мир, вовлекали его своими бесчисленными усложнениями из одной волны в другую, из похождения в похождение, из интриги в интригу. И каждый из этих четырнадцати годов ознаменовывался какими-либо, большими или меньшими, успехами протестантства.

Положение протестантства весьма упрочилось в 1533 и 1534 годах в Верхней Германии благодаря тому, что герцогу Вюртембергскому возвращены были его владения. Этот герцог, Ульрих, был низложен властью Швабского союза в 1519 году, как уже было сказано выше, и принужден покинуть страну, которая перешла под австрийское управление. Изгнанный герцог был грубый, бесчеловечный тиран, но несчастная область испытала на себе истину, что чужое чиновничество и солдатчина еще худшие правители, нежели самый худший из тиранов местной династии. Ульрих нашел себе убежище в Швейцарии и то ли вследствие истинного раскаяния в грехах, то ли в силу естественного антагонизма с Габсбургами, принял лютеранство. Сын его, Христоф, безупречный сын порочного отца, должен был следовать за императорской квартирой и даже сопровождать Карла в Испанию. Но ему посчастливилось бежать и затем он стал требовать от Фердинанда возвращения герцогства, которое для Габсбургов представляло собой добычу сподручную и вполне соответствовавшую их целям.

Выдвинув это требование, Христоф встретил поддержку со стороны своих дядей с материнской стороны герцогов Баварских, и многих других князей: Саксонского, Гессенского, Брауншвейгского. Вюртембергский народ выражал все более и более настоятельно свое сочувствие. К тому же деятельное участие и ясные политические намерения ландграфа Гессенского принесли немалую пользу. В 1533 году, во время распада Швабского союза, к князьям, сторонникам молодого принца, присоединился самый могущественный союзник, французский король Франциск I, с которым ландграф легко вошел в соглашение в Бар-ле-Дюке.

Благодаря французским субсидиям, ландграф собрал большое войско и разбил едва начинавших собирать свои силы австрийцев в битве при Лауфене на реке Некарни (май 1534 г.). Это единственное поражение решило все дело. Вюртемберг был возвращен Ульриху, который вернулся на родину. На большой поляне перед Канштатом штутгардское бюргерство признало его своим герцогом после того, как он присягнул в соблюдении тюбингенского договора 1514 года, определявшего права всех сословий. Фердинанд напрасно взывал к своему брату о помощи. У того было слишком много забот со своими собственными врагами, и Фердинанду пришлось подчиниться договору, заключенному в Кадане (Богемия) между ним, Саксонией, Гессеном и Вюртембергом (29 июня 1534 г.). При этом Вюртемберг объявлялся уступленным австрийским леном, но не лишался места и голоса на сейме. По пресечении мужского колена в герцогском доме наследство переходило к Австрии. Но этот договор имел значение не только в отношении одной только ближайшей своей цели, он определял и религиозное положение страны. Благодаря стойкости курфюрста Саксонского, были приняты в основу принципы Нюренбергского религиозного мира, который становился теперь одним из факторов государственного строя и на этом основании получил подтверждение и дальнейшее развитие. Герцог не замедлил ввести у себя лютеранские учреждения, а такая опора евангелическому учению со стороны протестантской, сравнительно обширной, территории в Верхней Германии имела огромное значение. Ульрих примкнул к Шмалькальденскому союзу. Протестанты, в благодарность, признали Фердинанда римским королем.

В Верхней Германии помимо успехов протестантства были достигнуты и другие, не менее важные успехи в северной ее части: Магдебург присоединился к новому учению еще в 1524 году, Брауншвейг - в 1528 году, за ними последовали Гослар, Эймбек и Гамбург. В городах, как и в Шв

12.01Вильгельм Оранский. Последние годы жизни

12.01Вильгельм Оранский. Борьба за единство Нидерландов

09.01Вильгельм Оранский в 1567 - 1576 гг.

04.09Вильгельм Оранский. Вождь оппозиции

04.09Вильгельм Оранский. Начало политической деятельности